– Только не это! – ужаснулась я. – С меня уже точно хватит всяких процедур!
Рядом с шаром соткалась полупрозрачная джинния, постепенно материализуясь и плавно опускаясь на землю. Посмотрела на меня и толкнула шар в мою сторону.
Сверкающая всеми красками смерть стремительно приближалась. Что-то кричал Диего, вопили эфиры, стонала Лёна. В общем, жизнь продолжалась…
Шар врезался в меня с огромной скоростью.
Жар. Боль. Темнота.
Похороны были роскошными.
Море цветов. Проникновенные речи. Океаны слез. Собралась огромная толпа элементалей, которые после моей смерти все – все до единого! – оказались моими близкими друзьями и соратниками.
Все они пришли со мной попрощаться. Стоял, склонив гордую голову, почерневший Диего, поддерживая заплаканную Лёну. Рыдали на плече друг у друга эфиры. Кусала губы всегда такая сдержанная Лана, опираясь на руки сыновей. Сморкалась в любимый фартук Натка.
Торжественно-печальный Эйден произнес над погребальным костром краткую проникновенную речь, вспоминая все мои неимоверные заслуги и выдающиеся подвиги. По его словам, мир потерял необыкновенную женщину и героическую особу, профессионала в своем деле.
Я даже сама собой загордилась! На пять минут… Пока не вспомнила, что под профессионализмом подразумевается…
После спича Эйдена люди (элементали!) в толпе еще больше расстроились и зашмыгали носами интенсивнее.
В общем, мне почти понравилось. Честно. Сама чуть не плакала.
Джиннии были возданы всевозможные почести. Ей бы, наверное, тоже понравилось, если бы она могла это видеть из своего Огня-Прародителя.
Когда все произошло…
Истончившая рука в моей. Тихий шепот на грани слышимости:
– Живи за меня…
Мой крик:
– Сделайте же что-нибудь!
Склоненные головы друзей. Ласковые золотистые глаза, в которых уже едва теплилась жизнь.
– Отпусти меня, Мария. Я хочу уйти к Огню-Прародителю и возродиться снова, очистившись от скверны…
Опустившиеся от смертельной усталости веки и безвольная рука…
Огненный дух пустынь покинул нас. Она ушла, осознанно сделав свой выбор, гордая и несокрушимая. Прекрасная. Вот чего не отнять – даже после смерти лицо джиннии сияло огнем редкой красоты. Красоты жгучей и экзотической. Как вышло, что, имея одно тело, мы в итоге получились такими разными?
Я всегда мысленно сравнивала себя с березкой – тонкой и застенчивой, изящной и благородной в любом уборе, весеннем, летнем или осеннем.
Джинния… она блистала. То, что ее волосы были не черными, как у традиционных представителей племени джиннов, а светлыми, только подчеркивало яркую экзотичность ее облика. «Шила в мешке не утаишь» – это как раз про нее. Яркая! Удивительная! Желанная! Только такими словами можно было охарактеризовать новорожденную огненную. И ушла…
На мое плечо легла тяжелая длань. Обернувшись, я увидела мудрые глаза Мадхукара.
– Так должно было случиться, – сказал индус, оттесняя меня от тела джиннии. Поклонился земле. – И так случилось.
– Это неправильно, – плакала я навзрыд. – Она не должна была…
– Должна, – снял кончиком пальца слезу печальный индус. – Она подарила тебе новую жизнь, для которой ты должна будешь умереть!
– Как?! Тоже?! – У меня не нашлось слов. Все напрасно. Бедный Диего!
Громкие крики протеста. Побледневший Диего бросился ко мне, загораживая от Мадхукара.
– Ты не получишь мою жену! Сначала тебе придется убить меня!
– Я на Марию и не претендую, – покачал головой индус, поднимая на руки иссушенное тело джиннии. – Она, – нежно посмотрел он на безжизненное лицо, – будет достаточным доказательством для Эйдена.
Диего замер, недоуменно глядя на Мадхукара и медленно опуская поднятые в попытке призыва водной стихии руки.
– О чем ты говоришь?
Я отупело промолчала, но на уме был тот же самый вопрос: к чему ведет хитрый индиец?
– Подумайте сами! Оба! – довольно резко отозвался человекообезьян. Остановился, поворачиваясь к Диего лицом. – Или ты, водный, хочешь жить в вечном страхе? – ядовито поинтересовался. Напомнил: – Эйден до конца дней своих никогда не выпустит Марию. Ты хочешь ей прижизненной доли палача, ручной зверюшки главы Совета?! Ты действительно для нее этого желаешь?
Диего вздрогнул.
– Он не выпустит ее из своих рук – зачем? – твердо заявил элементаль-перевертыш. – И всегда будет шантажировать тебя ее жизнью, принуждая к сотрудничеству. Нравится тебе такой вид рабства?
Муж тихо охнул и сгорбился.
Мадхукар продолжал напирать, ударяя по больным точкам:
– Эйден сам по себе неплох и вполне на своем месте. Но политика – штука беспринципная! От покорных личных рабов, готовых по твоему первому знаку делать ВСЕ – убивать, запугивать, калечить, – ни один политик по своей воле не откажется.
Я мысленно с ним согласилась. Вольдемар тому прямое подтверждение. Ведь Эйден знал, не мог не знать, что я не имею права заниматься этим делом, но легко наплевал на существующие законы. Власть сильно развращает, да еще такая!
– А тут была она одна, – безжалостно продолжал Мадхукар. – А стало двое, сильных и обученных, готовых ради любви друг к другу на все! Муж и жена, палач и ликвидатор! И оба у него в кулаке. – Покачал головой в традиционной восточной манере, словно фарфоровый китайский мандарин, и поцокал языком, приговаривая: – Как удобно!
– Но это значит… – осторожно начал говорить муж, поворачиваясь ко мне.
– Это значит, – тихо сказала я, принимая окончательное решение, – что мы будем жить скромно и незаметно. Далеко отсюда. И все наши родные и любимые будут навещать нас время от времени, оберегая нашу тайну.